Как спасали барометр

— Вы написали такую огромную книгу о сотворении мира и ни разу не упомянули о Создателе.

— Сир, я не нуждался в этой гипотезе.

(Из разговора Лапласа с Наполеоном).

Началось с того, что аудитор по качеству списал наш барометр. Нафиг списал. Потому что врет. То есть, прихожу я на работу, а барометра нету больше в списках живых. Не верифицирован. Барометр – не просто штука на стене, он встроен в счетчик растворимого кислорода в воде. А этот счетчик, зараза, вкупе со всеми пробами, стоит тысячи под три. Долларов. В конце фискального года.

— Как это произошло? – допытываюсь я. Стоит отвернуться, мигом наскочут аудиторы и утащат из лабы ценный предмет.
— Понимаешь, — застенчиво отвечает аналитик и как-то мнется. – Надо было доказать, что давление на нашем барометре соответствует настоящему. Ну, я позвонил в Энвайронмент Кэнада, прогноз погоды (это госучреждение находится на нашей же улице, в двух кварталах). Там автоответчик. Сообщает давление в настоящий момент… в этих чертовых килоПаскалях. А у нас миллиметры…

— Не ругайся, — поправляю я. — Так бы и объяснил аудитору: жил, мол, был в семнадцатом веке Паскаль. А на соседней улице – его дедушка, килоПаскаль. А в Италии в то время жил Торричелли…

— Пробовал, не помогает, — горько сопит аналитик. – Не сходится.
— Что не сходится? Паскаль с Торричелли?
— Их прогноз и наш счетчик не сходятся. Почти на сотню. Знаешь, я думаю, это из-за высоты. Высота у нас разная, в здании. У них второй этаж, а у нас первый. И дорога немножко в горку.
— Нифига себе немножко, Эдмонтон на 700 метрах над уровнем моря.
— Хочешь сказать, они оттуда считают?
— Хочу и говорю.
— И что ж теперь делать?
— Лапласа не пробовал? Барометрическую формулу?
— Барометрическая формула? – подозрительно щурится аналитик. — Это же, вроде, из физики, а у тебя биологическое образование! — победно восклицает он.

Попалась. Никогда еще Штирлиц не был так близок к провалу. Что-то похожее со мной уже было, когда я жила на улице Линкольна в Монреале, и, вместо того, чтоб как все нормальные, по буквам сказать адрес, говорила – Линкольн, как президент. «А в Канаде нет президента!» – ловили меня на лжи проницательные квебекские чиновники. «Американский президент», — уточняла я. «В Америке президент Буш!» — ехидно отвечали мне, спалилась русская шпионка.

-Ну да, формула Лапласа. Пьера-Симона. Крестьянского сына, наполеоновского графа, бурбонского маркиза и члена палаты пэров. И почетного члена Петербургской Академии Наук.
— А! – с облегчением выдыхает старший аналитик. – Вот откуда ты его знаешь!

Ну да. Петербург – город маленький. Академия Наук вообще рукой подать, если смотришь на север – через мост лейтенанта Шмидта сразу направо (а если через Дворцовый – то налево). Как раз наискосок от «Треугольника». Там еще академия Художеств – в одном флаконе.

Как-то, помню, шла я на работу, еще в редакцию, а подружка меня заманила позировать – ей срочно портрет нужно было сдавать. И вот сижу я на стуле, холодно, терплю изо всех сил (не моргать, не чихать и не кашлять), а рядом стоит ведро с изумрудной краской– и я, разумеется, в полной сосредоточенности пинаю это ведро, а потом отмываюсь растворителем и таки бегу на работу. И, конечно, опаздываю, и шеф брезгливо принюхивается (говорил же, не покупай ты этот бенедиктинский ликер, мало что зеленый , да еще смердит как паленка). «Не паленка, — говорю я обиженно,- а это я позировала для портрета в Академии Художеств. А там ведро…» «С ликером?» – ухмыляется недоверчивый шеф. «Ликер краску плохо отмывает, — вздыхаю я, — с растворителем». И в доказательство сую ему под нос тряпку из кармана – я на бегу, через Дворцовый, прямо ей и оттиралась. «Отравительница, — шипит полузадохшийся шеф, — леди Винтер (как он знал, а?) – турма по тебе плачет, тунеядка, прогульщица…» И дальше – обычная рабочая лирика.

А напротив ведра, которое я так вовремя отпинала, в подружкином классе, висела как раз эта самая гравюра портрета Пьера-Симона Лапласа, выполненная с работы Жака-Клода Найгеона. Действительно, Петербург город маленький. Никогда не знаешь, что тебе пригодится из копилки воспоминаний.

— Ну ладно,- говорит сдавшийся аналитик, — я понял, барометрическая формула. Наш барометр не врет, но как это объяснить аудитору по качеству? Через Паскаля, его дедушку, Торричелли, Петербургскую академию наук, или сразу – Экселем по голове?
— Экселем, разумеется, – отвечаю я. — Вот тебе ящик, а в нем сидит твой барашек. Я засуну формулу в Эксель. На входе будет дедушка Паскаля по звонку из министерства, — а на выходе, современник его Торричелли, пропущенный через Петербургскую академию наук. Годится?
— Годится-то-годится, — бурчит аналитик, — только наши спецы по качеству так просто не примут ни дедушку, ни внучка. Они должны формулу верифицировать.
— Как верифицировать?
— Ну, проверить качество. Посчитать.
— На бумажке?- спохватываюсь я. – Карандашиком?
— Ручкой, — строго говорит аналитик. – Карандаши у нас запрещены, ты же знаешь.
— Знаю, — соглашаюсь я. – Да. Ну что ж, ручкой так ручкой. Подумаешь, ерунда – основание натурального логарифма возвести в дробную отрицательную степень. Не бином Ньютона.
— Ты и бином Ньютона знаешь? – и тут я чувствую, что доверие между нами как-то начинает пропадать. (Это вообще легко – потерять доверие мужчины, вот так раз – и все, одним неосторожным словом). – Тоже петербургская академия?
— Нет, — говорю я. – Московская классика. – Так вот, берем основание натурального логарифма…
— Это два и семь? – подсказывает аналитик.
— Ну да. Две целых, семь десятых (и дальше скороговоркой) 18281828459045.

На счет десять аналитик выходит из нокаута, закрывает калькулятор и выдыхает:
— Ты шутишь? Опять шутишь?
— Какие уж тут шутки… два раза год рождения Льва Толстого и углы прямоугольного треугольника. Так и жили несчастные школьники при Советском Союзе.

На этом мы расстались: лаборант уехал домой, причитая над искалеченной судьбой советских школьников, а я засунула барашка в Эксель. Надеюсь, инженер по качеству как-нибудь договорится с создателями Офиса.

Впрочем, если надо, меня можно верифицировать каким-нибудь другим, более изощренным способом. Например, у нас два консультанта по науке – доктора из России, и один – из Ирана. Он корень из двух запоминает по году рождения Абдуррахмана Джами. Мы поймем друг друга.