Город ветра — Часть вторая

Да, я, конечно, загуляла в Калгари – чудесный город, и в офисе на меня повесили сразу пять проектов в наследство от шефа, и научную работу, и мне страшно лень разбирать коробки, а через неделю начнется поле (йес! — опять ветер странствий, сверхурочные и командировочные – я очень практичный романтик), а пока – продолжение Чикаго.

Вот это, например, Джордж Вашингтон сотоварищи. Пуритане движутся на запад.

А это с обратной стороны мемориала. Помимо дежурного: «Кто ж его посадит, он же памятник?» — никогда не замечала раньше, почему Статуя Свободы здесь так похожа на Мадонну Чумы. В средние века, чтоб защитить город от чумы, жители рисовали на стенах мадонну с распростертыми руками, которая отводила беду. И вот под руками этой мадонны укрывался весь город, с его нехитрым скарбом, крепостными стенами и домашними буйволами. Ну и нимб над головой, как положено – со времен Аристотеля, как заметил довлатовский персонаж, мозг человека почти не изменился.

Разводной мост через реку Чикаго (петербуржцы — не ржать, хотя знаю, что все равно будете).

Он зато вращается как хочешь. Может половинка подняться, и на любую высоту. Весьма утилитарная и полезная конструкция (в то время как петербургские мосты сделаны исключительно для постижения смысла жизни, и разводятся для того же).

Вид на даунтаун с реки. На самом деле, калгарийский не хуже — вот доберусь с фотоаппаратом и выложу. Как только снег растает.

Кстати, о речке, — по традиции река Чикаго впадала в озеро Мичиган, и приносила туда же отходы человеческой жизнедеятельности. Но в начале прошлого века американцы развернули реку вспять и решили тем самым задачу оттока лишней воды из озера в период наводнений, ну и какашки теперь не пачкают пляж, а движутся из города – привет Миссисипи.

Оперный театр, вид с воды (петербуржцам, приготовившимся ржать – так вторая сцена Мариинки еще в десять раз хуже!). Да, фотка сделана мной исключительно из удивления особенностями американской орфографии. (Вот любой программист со мной согласится – нельзя же двум разным сущностям присваивать одинаковые номера?).

Самое высокое здание Северной Америки:

Это то, что с двумя рогатулинами. Я, кстати, спросила у экскурсовода, зачем рогатулины. На песчаных скульптурах понимаю, — чтобы голуби не садились, а вот на здании зачем? От шпионских вертолетов? Нет, все оказалось проще – высоту здания замеряют именно по самой высокой точке – чтоб доплюнуть и переплюнуть соседей.

А вот сбоку у этой самой высокой башни, слева, если присмотреться, наверху, видны такие маленькие стеклянные выступы. Это известный туристский налог – сюда каждый день очередь, чтобы постоять на стекле на высоте четырехсот метров и посмотреть вниз. Ну, и, само собой, сфотографировать – себя, друзей, и конечности.

Вид на Чикаго сквозь башенные окна:

Наверное, синего фона на фотках слишком много, но у меня не получилось его отрезать – как никогда не получается отрезать море. Неба и моря мне всегда не хватает.

А вот оно, озеро Мичиган, вблизи:

Не могла удержаться, чтоб не сфоткать обитателя: крохаль-самец, их тут плавал целый мальчишник, в боевой готовности к брачному сезону, с торчащими панковскими гребнями, и разъетых, как канадские гуси.

Водонапорная башня, единственная, уцелевшая после чикагского пожара 1871 года, когда выгорела вся эта часть города, потому что была деревянная (а башня каменная сохранилась до сих пор, и даже снабжает водой четыреста тысяч местного населения).

Информационный центр в Чикаго:

В Ллойде на таком же были перечеркнутые значки с мороженым. И я едва не прослезилась от умиления: представила себе, как какой-нибудь Аль Капоне внимательно поглядит на знак, оставит пистолет браткам на сохранение, и спокойно зайдет внутрь – спросить, как пройти в библиотеку.

Кстати, знакомые чикагские чегекашники рассказывали про их родственника – стеснительного еврейского юношу, который в дикую жару летом парился в пиджаке. На вопрос почему, отвечал, что не хочет выглядеть, как дурак, потому что если снимет, то сразу будет видно, что у него нет пистолета. А я вспомнила, как шеф рассказывал, как ездил к родителям в Техас. На второй день неудобно стало, что у всех ружье в багажнике, а он без ружья как голый – зашел в магазин, взял напрокат ружье, положил в багажник, едет дальше – все как у людей. А на дворе жара… заглянул в магазин пива купить, показывает водительское удостоверение на кассе, а ему мотают головой отрицательно – не признали саскачеванский документ. И пива не продали. Вот ружье можно, а пива – нельзя. Где справедливость? – возмущался шеф. На что я возразила, что справедливости может и нет, но логика присутствует: трезвое дитя прерий с ружьем против пьяного, но опять же с ружьем и из прерий… шеф задумался и согласился.

Вообще у меня еще много фоток, плюс ЧГКшный чемпионат, на обсуждение которого вот-вот закончится мораторий – терплю изо всех сил. Но продолжить этот текст хочется чем-нибудь логически-неожиданным, как и сам Чикаго — потрясающий город, рекомендую всем, съездить, поболтаться по улицам, послушать блюз и джаз, посмотреть на самое синее озеро Америки (а может, мне так кажется после серой воды Ванкувера и глинисто-коричневой Калгари). Да, еще обязательно сходить в музей искусства, — там удивительная коллекция импрессионистов.

Кроме импрессионистов, есть еще много чего, французский романтизм, например (к стыду своему, только там узнала, что Орфей, оказывается, не своей смертью умер – лежит у речки тело, сжимая лиру, а голова, — привет Берлиозу, — катится прямо к волнам бушующей Леты). Еще залы китайские, мексиканские, египетские, греческие, индийские… но там мне стало грустно, потому что закралось скверное подозрение, что, в отличие от европейских, скульптор или владелец совсем, совсем не получил денег за свои творения. Ни за сидящего Будду, ни за танцующего Шиву.

Еще был крохотный набросок Пикассо – голова Арлекина, которым служители неимоверно гордятся, и всех приводят поглазеть. Я наглазелась вдоволь, и похвасталась нашему капитану, на что она тут же пояснила, что крошечный Арлекин – это ерунда, а вот тут недалеко, прямо в городе, есть целая лошадь Пикассо, и ее надо осмотреть.

У меня давние трогательные связи с семейством лошадиных, и я немедленно согласилась – все бросить и смотреть на лошадь. Но в путеводителях она не была обозначена. «Где-то тут», — капитан задумчиво обвела рукой пол-Чикаго. Спросили проходящих старожилов, — не знают. Спросили у болтающихся без дела молодых экскурсоводов – бесполезно. «Лошадь Пикассо, — говорю я, и для убедительности рисую в воздухе голубя Мира, — Пикассо, понимаете? Иго-го». Не понимают. Зато я начинаю понимать Задорнова – ну что такое, в самом деле, — у них под носом творение гения, а они не врубаются – это ж как меня спросить, где в историческом центре Петербурга отливал барон Клодт.

Выручила, как всегда, капитан – чегекашный стаж и нестандартное мышление не пропьешь (а мы старались!), велев мне отойти в сторону со своим формализмом, когда речь идет о самом Пикассо: «Скажите, мальчики, а где тут лошадь, которая не похожа на лошадь?» «О-йес! – завопили в момент столпившиеся горожане и примкнувшая к ним банда экскурсоводов. – Лошадь, которая не похожа на лошадь! Да конечно, да она тут рядом, да кто ж ее не знает, — да вот же она!»

Продолжение следует.