Мутная какая-то, тоскливо-странная неделя между днем памяти политических репрессий и днем чекиста. По поводу первого – написать можно, но не хочется. В море соли и так до черта, морю не надо слез. По поводу второго – историй есть у меня.
Я уже писала здесь про первую свою собаку – Дика. На самом деле, не первую, в моей жизни самой первой была собака-нянька, сибирская лайка Тузик. Бабушка поручила ему за мной присматривать, и Тузик очень старался. Так старался, что, в каком-то смысле, я Маугли. Лет с трех-четырех, когда жила у бабушки, выгуливалась под присмотром и воспитанием самого доброго, теплого и пушистого существа на свете, так и запомнила. С тех пор все окрестные собаки чувствуют во мне родственную душу и так и норовят повоспитывать.
Дика я выпросила у мамы, когда мне было десять лет. Не то чтобы он меня воспитывал – мы по этому поводу никак не могли договориться, у каждого был довольно скверный и упрямый характер. Предполагалось, что я должна научить его хорошим манерам. Частично, мне это удалось.
Жили мы тогда на Театральной площади в Ленинграде, напротив Мариинского театра, на углу канала Грибоедова. И вдоль этого канала я гуляла после школы с Диком, а иногда бегала с ним в булочную напротив. Или через дворы к соседнему каналу и Никольскому собору. А за углом, с парадной Театральной стороны, а не с достоевской грибоедовской, к нашему дому прирастало итальянское консульство. С красивым разноцветным флагом и будкой милиционера.
И вот, иду я с Диком мимо по его собачьим делам, а у дверей консульства стоит маленькая подставочка, а на подставочке тетя-уборщица тряпочкой полирует медную табличку на доме. До блеска в глазах. Из будки высунулся милиционер и вдумчиво наблюдает за процессом (и то, много ли развлечений у простого человека?). А еще рядом дядя в штатском, куда ж без него, присматривает за этими интеллигентами. Не знаю почему, но у всех дядей в штатском рожи абсолютно одинаковые, не перепутаешь, не отличишь и не узнаешь. Наверно, профессиональная деформация.
Дик тоже что-то такое почувствовал, а я как раз дочитала Стругацких, про погибшего альпиниста, и просто впечатлилась тем, как умные собаки все похожи друг на друга, как счастливые семьи у Толстого. И лишний раз восхитилась мастерством любимых писателей. Потому что лайко-спаниель Дик сделал с чекистом то же, что и сенбернар Лель с роботами. А именно, почуял андроида. Левой задней лапой – я только увидела, как от широких наглаженных штанин, словно от столбика, отлетает по ветру сверкающая струйка. И все.
— Это чья собака? – вопросил хозяин штанин, поднимая на меня тухлый взгляд много повидавшего кадрового разведчика.
— Это моя собака, — храбро призналась я, ухватив Дика в охапку, и немедленно сдунула в соседний двор, и через несколько минут, задыхаясь от смеха, была уже у Никольского собора. А потом уже дворами со стороны канала вернулась домой.
Рассказала домашним про казус, но понимания не нашла. Папа мой разбушевался похуже Фантомаса и на пальцах объяснил, что ждет меня загубленная карьера, непоступление в институт, политическая неблагонадежность и вообще Сибирь. Потому что это я пса подучила. Как Леонов попугая в «Бедном гусаре» — кричать «Долой самодержавие!». Хорошо, черт возьми, что мои родители в свое время не согласились на попугая.
В общем, лежала я на тахте, перечитывала Стругацких и размышляла о несправедливости бытия. До вечера. Ночь наступила, а я все размышляла. В Сибирь не особо хотелось, скучно там, в зеленом море тайги.
Проснулась среди ночи, оттого что за стенкой, в кухне, кто-то отчаянно колотил по полу- шлеп-шлеп-шлеп. А потом такое зубами хряп-хряп-хряп. И опять шлеп-шлеп.
Прокралась на цыпочках, заглянула в приоткрытую дверь. Горит свет, сидит за столом мой грозный папа, на столе – графин водки и колбаса сервелат. (Из предновогодних неприкосновенных запасов, между прочим). И от этого сервелата отрезаются кусочки и летят прямо в пасть разинутую Дика, а тот их восторженно хряпает и по полу хвостом молотит.
Папахен же мой умильно смотрит на зажратую псину, поднимая за ее здоровье очередную стопку, и ласково так приговаривает:
— Кушай, мой Даниэль, кушай, мой Синявский. Ишь чего удумал – чекиста обоссать…
Leave a Reply