Веллер говорит, что большинство своих историй он черпал в «Сайгоне». Этому можно верить, «Сайгон» — микрокосмос, и чем он от нас дальше, тем интереснее оттуда черпать.
Сначала там был гадюшник, потом итальянская сантехника, теперь молодые рок-хлюсты торгуют видео и аудио, и будет жаль, если этот пятачок на углу Невского и Владимирского, где так удобно встретить старого друга, останется невоспетым. Мы заходили в «Сайгон», когда другие выходили из «Шинели», и у нас были свои фольклорные фигуры.
Вот, например, Витя Колесо. Невский без него — как Собор Парижской Богоматери без Квазимодо. Колесо был героем множества анекдотов, я выберу из них наиболее пристойный. Сидит Колесо на приступочке у «Сайгона» и курит. А мимо идет интеллигент (то есть, в пальто, шляпе и очках) и читает газету. А дальше по Владимирскому — открытый люк. И Колесо кричит, заикаясь, и руками машет:
— О! О! О!
Интеллигент, конечно, ноль внимания, подумаешь, сидит пьяный у «Сайгона». Даже ход ускорил, и — гоп! — в открытый люк. Колесо, справившись с волнением, договаривает облегченно:
— О-п-паньки!
Другая сайгоновская фигура — оперуполномоченный Каушанский. Из отдела по борьбе с молодежью. Каушанский сидел обычно в штатском, мрачно насторожившись, и ждал, пока кто-нибудь, расслабившись, чего-нибудь не сболтнет. Выглядел в общем и целом, как Гениальный Сыщик из «Бременских музыкантов». Мы относились к нему бережно, поздравляли с Днем Чекиста. Поскольку Каушанский ходил замаскированный, узнавать его не полагалось.
И вот стою я в очереди за кофе и не узнаю Каушанского, который сидит за столиком, на одном из трех сайгоновских стульев под вывеской «Для инвалидов». Рядом — две бабули, попивают кофе и ждут третью, самогонщицу бабу Любу, крикунью и скандалистку.
Появляется баба Люба, и конечно, начинает шпынять Каушанского, чтоб ей место уступил. Пожилой человек, понимаете, стоит, а молодой, нахал, расселся и так далее. Каушанский в ус не дует, поскольку воспринимает бабу Любу как деклассированный элемент. Тактика на поражение.
Баба Люба выходит из себя:
— Тебя, бесстыжего, в милицию надо сдать!
Каушанский понимает, что ему грозит срыв операции:
— Тише, бабуля, тише, я сам милиционер.
Баба Люба расстроена и ошарашена:
— Тьфу ты черт, что ж ты за стол с людьми-то садишься!
Leave a Reply