Мужчина слегка покраснел и начал торопливо объяснять:
— У меня есть цветная открытка — «Псковские дали». И вот я оказался здесь. Мне хочется спросить — это дали?
— В общем-то, дали, — говорю.
— Типично псковские?
— Не без этого.
Если мне дать камеру, то я все могу испортить. А рисовать я не умею. (Мечтательно: сюда бы Левитана с камерой…)
Вот так выглядят типичные эдмонтонские дали:
Это недалеко от университета Альберты, парк вдоль речки Северная Саскачеван, тот самый, который тянется лыжными трассами, велосипедными дорожками, пешеходными тропинками и собачьими метками через весь город.
Здесь пахнет индейским летом, солнечной пылью, бальзамическим тополем, вяленой черемухой и настоящей калиной. (Последний раз я ела калину в Монреале, но там она кислая и водянистая, а здесь сладкая и густая, как кисель).
Осень здесь ранняя, не потому что холодно, а потому что дожди редкие. Все потихоньку подсыхает, желтеет и обваливается. Земля трескается, зайцы устало обмахиваются ушами и залегают жировать в тени. Течение замирает.
Забавно, но нигде раньше не встречала я настолько русской природы (человек, испорченный Петербургом). Я даже не знала, что где-нибудь, кроме картин Левитана, такое бывает. И вот теперь наблюдаю вживую который день, в двух шагах от дома. Говорят, что здешние дали засасывают. Северный загар, низкое солнце, свет, разливающийся по земле, очень много света – практически не бывает пасмурных дней. Необъятный горизонт – во все стороны. А зимой включают северное сияние.
Но я обещала вторую сторону тоже. Как я уже говорила, работа моя – на востоке города. Т.е., вся золотая осень Северного Саскачевана от меня налево, если смотреть по карте. А справа все по-другому.
У меня маленький кабинет без окна. А если бы окно все же прорубили (вот представляю, захожу я к нашему главному завхозу-прорабу-менеджеру, и говорю, Даг, сделай мне окно на восток – увидеть в чистом поле приближение орды, например), то вид из него был примерно такой:
Поэтому окон на восток у нас нет. Конечно, мы все знаем, откуда берется наша зарплата, просто как-то беспокойно думать, что дорога такая короткая.
Ветер с востока дует в нашу сторону два раза в месяц. Один такой раз пришелся на этой неделе. Я вышла с работы вечером, по привычке, и удивилась необычно хмурому небу. И запах странный. Не яблочный, не калиновый, не солнечная пыль. А вот если бы горящий торф смешали со жженым сахаром и распылили из баллончика. Что такое, спрашиваю. Восточный ветер, отвечают. Так пахнут деньги. Нефтеочистные – видишь?
Вижу. Знаешь, чем хороша пустыня? – спросил Маленький Принц. – Где-то в ней скрываются родники. Ощущение, что эдмонтонские дали наполнены родниками нефти – чуть нажмешь, и брызнет.
В тот раз я домой дошла быстро, сквозь темное облако, намотав на лицо мокрый шарф, а потом долго отстирывала его от жженого сахара. А на следующий день все же обошла наше здание справа и посмотрела, что там, за стеной.
Логично. По закону, нефтеочистные должны быть вынесены за черту города. Бензин по доллару двадцать, пыльные траки, мужской мир, не бессмыссленный, но беспощадный. Сменная работа, подписанные у менеджера сверхурочные. Ежедневные контейнеры с водой на токсикологию.
Мусорный ветер, дым из трубы, плач природы, смех сатаны. А все оттого, что мы любили ловить ветра и разбрасывать камни…
Послезавтра я уезжаю на конференцию, по акватоксикологии. В Британскую Колумбию, где снежные вершины и чистые реки, гигантские лопухи и сосны головой в небо. А в четверг – возвращаюсь в лабораторию, к контейнерам с водой, неподписанным сверхурочным и новым тестам. Домой.
Leave a Reply