Сегодня вечером закончилась моя первая полевая восьмидесятичасовая рабочая неделя. Похоже, меня удочерила эта красивая и самая гордая из всех канадских провинций, с женским именем и мужским характером. Следующее поле – через неделю, потом еще через неделю – и до упора. Есть площадки, которые можно сделать только в мороз: на органических почвах техника вязнет и пройти невозможно.
Квартирохозяин только укоризненно покачал головой, когда я выгружалась из корпоративного грузовика, таща за собой извазюканные строительные башмаки и комбез нефтяника, с надеждой отстирать дома. Что поделаешь, местные женщины по традиции делятся на две категории: одни мечтают выйти замуж за инженера, другие сами становятся инженерами. Судя по выкройке спецодежды, вторая категория совсем малочисленна.
Спецодежду я покупаю в рабочем магазине. Там есть все, включая удобные кроссовки для бега босиком и термобелье. Все для мужчин и женщин. Исключая комбинезон. Эти традиционно шьются по мальчиковому дизайну, с застежкой до низа пуза.
— Вы нашли все, что хотели? – улыбается продавщица.
— Все, — вздыхаю я, — кроме мужской пиписьки.
Продавщица смотрит на меня так, как будто я попросила по меньшей мере страпон. Приходится объяснять. Провинция наша прекрасна и плоска, как меч Карла Великого. Поэтому, при полевых работах (средний рабочий день длится двенадцать часов примерно) – мы ходим по очереди проверять давление шин в мини-грузовике. По-моему, страшно несправедливо, что начальнику моему для этого необязательно стаскивать комбез, а мне каждый раз приходится. Что убивает всякую негу.
В общем, трусы или крестик, крестик или трусы. Или женский комбез, или мужская пиписька. Я знаю, феминистки придумали такую штуку, но в рабочих магазинах она почему-то не продается. Продается почему-то в туристских. Опять несправедливость: видела я этих туристок, легким движением руки они могут сбросить скалолазные портки и проверить давление в шинах, вообще не подходя к автомобилю. Потому что нормальные туристки по нефтяным полям не бегают рельеф.
На этот раз площадка была оборудована: туалетом, водонасосами, небольшим озером с мускусными крысами и скошенным рапсовым полем (тот еще фокус пробираться по нему: на оттопыренном локте джипиэс, наподобие ахейского щита, выставленного в небо, на плече тренога, а рейкой я отмахиваюсь от комаров). Зачем, зачем я не пошел в гомеопаты?
И суслячьи норы. Это отдельная песня: как крошечное создание, размером не крупнее белки, может вырыть такую дырищу, что арбуз пролезет? Это у них называется парадный вход. Иногда, правда, помогает барсук. Американский барсук – кровожадное животное, и в поисках легкоусвояемой белковой пищи может и не такую нору раскопать. Барсуков фермеры отстреливают, а за хвосты полевых вредителей-сусликов правительство Альберты раньше платило мальчишкам по десять центов. Это мне начальник сказал.
— Или по двадцать пять, — поправляет его старший бурильщик.
— Двадцать пять? – Ну ты жировал! – возмущается начальник.
— Ничего я не жировал. Один раз лапу принес, — не заплатили. Спрашивается, какого рожна? Ведь понятно, что суслик без лапы не живет.
— Тебе понятно, — говорю я, — а правительство у нас недоверчивое. У суслика хвост один, а лап четыре. Вот и прикинь, какой улов на пятерых. Конечно, честная душа бродяги Гека до этого не додумается. А вот мальчик из приличной семьи, Том Сойер – запросто.
Бурильщик хмурится.
— Не Том, а Бен! Точно! Был у нас такой… Ух, я бы ему врезал… Это из-за него мне не заплатили двадцать пять центов, так думаешь?
Я не хочу крови несчастного Бена на своих руках, поэтому отрицательно мотаю головой.
— Из-за него, — кипятится бурильщик. – Всегда был пройдохой, и сейчас, небось, офисная крыса, в Оттаве сидит… в тепле…
— Да брось, — сплевывает начальник. — Что там в этой Оттаве, за полтинник в час работать с идиотами? Только карму портить.
— Откуда знаешь про полтинник? – прищуриваюсь я. – Оффер выкатили?
— Это не оффер, это оскорбление. Наглый эйчаришка плюнул мне прямо в лицензию, — ворчит начальник, агроинженер с десятилетним полевым стажем. – Ты жила на Востоке, скажи, они что там, совсем идиоты? Полтинник… я и за сотню не стал бы с ними работать.
— А за двести?
— Где я найду такого идиота, что даст мне двести? – смеется начальник.
Сверло поднимает наверх пласты земли. Я быстро раскладываю в кузове грузовика мини-лабораторию и проверяю образцы. Если соль выходит за пределы допустимого, бурим скважину дальше. Пока не поймаем хвост загрязнения. И так восемнадцать скважин и два колодца. Субботним летним вечером возвращаемся домой. На хайвее видим унылых автостопщиков.
— Это же нелегально? – спрашиваю я.
— Конечно, нелегально, — объясняет начальник. – Но что им делать? Если бурильщик провинился – его вышвыривают за пределы площадки, в тот же день, — добирайся домой как хочешь. Вот он и голосует на дороге. Авось кто подвезет. Или так дотопает.
-Черти-что, — возмущаюсь я. – Дикий Запад какой-то.
— Ну да, — соглашается. – Так и живем.
Привозит меня к дому, помогает выгрузить барахло. Открывает дверь.
— Спасибо, — говорю.
— За что?
— За доставку.
— Что ж тебе, пешком возвращаться?
— Если только уволенной, — улыбаюсь я.
— Ни за что тебя не уволю! –клянется начальник. – С тобой в поле весело. Можешь хоть о барсуках поговорить, хоть о правительстве, хоть о Томе Сойере… а эти только матерятся и давление в шинах проверяют где попало – я уже устал их штрафовать.
Не сомневаюсь. Непременно закажу в туристском магазине мужскую пипиську и положу под сидение автомобиля, — как символ Вечной Женственности.
А зачем, стесняюсь спросить, вам рейка и тренога? Вы же не геодезист.
Что ж тут стесняться? 🙂 Я эколог по образованию, но в случае необходимости — гидрогеолог и геодезист, как и все наши. На объекте, для последующих исчислений, надо знать относительную высоту скважины — чтобы потом посчитать горизонтальный и вертикальный уклон и, соответственно, направление и скорость грунтовых вод.
О, интересно, спасибо.
А геодезисты вообще говорят «штатив» или только тренога?
Здешние говорят ‘Tripod’, т.е. в буквальном переводе «тренога».