Полевая жизнь — 4

— Как будет по-русски Beast?
— Тот, который the Beauty and the Beast?
— Ну да. Гадкий такой, противный. Животное.
— Чудовище.
— У меня не получается это выговорить, повтори, пожалуйста. Я еще раз попробую.
— Зачем? Хочешь дать мне рекомендацию на русском?
— Ну как ты могла подумать… не дразнись. Я участку хочу дать имя.
— Очаровашка? (Charming?)
— Противный! (Ugly!!) Мерзкий, гнусный участок. Мы девять дней тут ковыряемся, девять дней сплошного бурения, и до сих пор не обрисовали контуры загрязнения. Оно везде! Это ужас какой-то, я так больше не могу – оно везде! Вот в эти березы, в это болото, вот на ту возвышенность… Ты видела раньше, чтоб соли зашкаливали на глубине семнадцати метров?
— Какие мои годы… я только начинаю. А ты видел?
— И я не видел. Я видел похожую пакость два года назад, мы несколько месяцев там работали, исправляли халтуру предшественников – очень грязный сайт, соль ползла везде, но на глубине трех-четырех метров, понимаешь? А здесь уже все – грунтовые воды засолены, и растащили всю эту дрянь на двести метров от бывшей скважины… и все внизу, я не представляю, как это вылечить теперь.

У шефа приступ негативизма. Такое бывает с диагностикой. Хочется, чтоб все было красиво, быстро, по плану и на радость людям. Иногда получается. А иногда приезжаешь на участок и видишь… «Ужас, конечно, ужас, — сказала Мадам, выходя от клиента. – Но уж никак не ужас-ужас».

— Не ворчи, — утешаю я начальство. – А то наверху подумают, что ты недостаточно хорошо разбираешься в сортах говна в неприятных участках и подкинут что-нибудь для практики.
— Думаешь, может быть хуже?
— Запросто. Например, ты остановился на глубине десяти метров – и сказал клиенту, что все чисто. И верхние грунтовые воды чистые, а до нижних ты не добрался. А там опа.

Шеф морщится.
— Ну ты найдешь, чем утешить. Оптимистка. Кристалл при тебе?
— Он всегда при мне, ты же знаешь.
— Знаю, только что-то плохо помогает в этот раз.
— Отлично помогает, ты нашел загрязнение. Ну да, потратил больше времени, чем рассчитывали по исходным данным, но поймал же?
— Ну, поймал. А чтобы обрисовать, знаешь, сколько времени надо будет? Это значит, мы сюда вернемся в январе.
— Это прекрасно, — говорю я. – Это значит, в январе у нас будет работа.
— У нас всегда будет работа, не сомневайся, — хмыкает шеф.
— Спасибо, — честно говорю я.
— Ви, ну что ты, в самом деле… это же Альберта, север, нефть… старые скважины, прорванные трубы, утечки… жадность, наконец.

Покуда живы жадины вокруг, удачи мы не выпустим из рук.
Мы гоняем по старым нефтеносным участкам, как Чип и Дейл, на красном мини-грузовике, в сопровождении группы поддержки: геодезистов и бурильщиков. Берем пробы почвы на глубине до двадцати метров, ставим колодцы для подсчета уровня грунтовых вод.

Иногда это выглядит так:

Эта штука называется гидровакуумная установка. Напоминает очень шумного слоненка. С большим хоботом. Хоботом слоненок отсасывает землю. Неглубоко, чтобы найти там трубу (нефть, газ, соленая вода) – и облегчить геодезистам работу по ее картированию. Чтобы потом бурильщики могли безопасно сверлить дырки.

Из скважины добывают пробы, вот так:

Или так: этот способ называется полым.

Земля внутри полой трубы, которая внутри сверла. Используется на болоте или во время прохождения водоносного слоя. Чтобы грязь от сверла не запачкала пробу. Таким же способом ставят колодцы для измерения уровня грунтовых вод.

Пробы земли я сдам в лабораторию (примерно такую же, как та, которой я руководила в прошлом году – жуть до чего скучное занятие, доложу я вам), и по результатам буду рисовать графики загрязнения, считать риски и моделировать. Сто пятьдесят тысяч ведер – и золотой ключик у нас в руках. Сто пятьдесят тысяч прогонов на компьютере – и я представляю себе, сколько соли может выдержать верхний слой, а сколько –нижний, чтобы это считалось безопасным для питьевой воды, для ирригации, для уток в пруду, для рыбы в реке, и чтоб коровы напились из фермерской лужи. Потом нарисую карты и таблицы, чего-нибудь продифференцирую, и предложу клиенту самый быстрый и эффективный способ устранить загрязнение. А потом поеду на следующий участок. Вот, собственно, и вся моя нехитрая работа.

А в промежутках буду рассказывать шефу и бурильщикам про Серебряное копытце и Великого Полоза. Про Данилу-мастера и Хозяйку Медной Горы я им уже рассказала. Шефу понравилось, и он попросил меня написать что-нибудь в таком же духе про Альберту и бассейны Ллойда – а то, говорит, горное дело у нас есть, а сказок нету – непорядок, скучно. Чует мое сердце, придется брать уроки литературного английского в местном универе. Чтобы память Бажова не опозорить.

А кристалл – это желтая прозрачная слюда, которую мне однажды подарили на память бурильщики в удачный день. Я назвала его волшебным, и с тех пор таскаю на сайты для привлечения удачи. Шеф похихикал немного (уже лучше, чем негативизм), но, после того, как мы сделали три участка подряд с крейсерской скоростью, начал напоминать в эсэмэсках перед выездом: «Не забудь взять его…» «Кого его?» — спрашиваю я недоуменно. «Счетчик газа? Шлем, планшет, компьютер?» «Ну… его…» — мнется шеф, суеверный, как все труженики полей. А теперь ворчит – не помогает. «Ну так что, дома оставить? – интересуюсь я невинно. — Ни в коем случае! – машет рукой шеф. – Мы тогда вообще загнемся…»

— И вообще, — надо этот участок назвать. Дать ему имя. Он сердится, что без имени. А как назовешь – все пойдет на лад.

Я внимательно смотрю на шефа. Тридцатилетний атеист-дарвинист, спортсмен, красавец, автор нескольких научных работ и хороших презентаций… степень бакалавра по почвам в универе Альберты, магистерская из универа Виктории по экоменеджменту… десять лет полевого стажа, картограф, геодезист, инженер в одном флаконе. Талантливый биолог, между прочим.

— На сайты алкоголь тащить нельзя, — задумчиво возражаю я.
— При чем тут алкоголь?
— Ну как при чем? Я бы привезла бутылку хорошего шампанского и мы бы ее торжественно грохнули вот об этот горючий камень. И назвали бы сайт.
— Ты путаешь, это только с кораблями делают. Так их крестят.
— Ничего я не путаю. Дать кораблю имя – это значит одушевить. Ты хочешь дать участку душу, вот чего ты хочешь. И договориться с ним, как с человеком – по понятиям. Мол, будь другом… э? Вот, по-английски, как будешь его потом называть, в третьем лице? Она или он, но уж точно не оно, так ведь?
— Ну и не она, — упрямо ворчит шеф. – Это не леди ни в коем случае, это свин какой-то. Противный! Говори, как назвать?
— Выбрось палку и улыбнись тому, кто сидит в пруду (про крошку Енота я уже давно рассказала). Какой у тебя самый любимый ужасный мультяшный персонаж? Вот так и назови.

Шеф задумывается на минуту и радостно хлопает себя по лбу.
— Гомер! Гомер Симпсон, вот он кто! Согласна? Такой же бугристый и противный! Он Гомер!
— Что противный, — не согласна. Но пусть будет Гомер, раз тебе нравится.
— Ему тоже понравится. Это точно Гомер, ну посмотри в профиль, ну ведь один-в-один! Привет, Гомер, как дела? — Смотри, ему нравится. Это его настоящее имя.

На следующий день по громкой связи с президентом компании в Калгари всерьез озвучивается предложение – в отчете клиенту, на карте, втиснуть маленький силуэт Гомера Симпсона – чтоб удача не отвернулась. И мы завершаем южную часть абриса.

Интересно, что бы сказал директор моей магистерской программы в универе Семена Столярова, в далеком и прекрасном Ванкувере, если б узнал, что одна из его бывших студенток носится, как угорелая, по северам, с волшебным кристаллом за пазухой, сочиняет по просьбе трудящихся истории о Хозяйке Нефтяных болот, и называет участки мультяшными именами? Наверно, офигел бы. От зависти.