На самом деле, конечно, не совсем про лося или даже совсем не про лося – скорее, про абсурдность ситуации. С теми же героями, в том же месте.
Так вот, гаишник в Комарово. Будка его стояла как раз на перекрестке Курортной улицы и маленькой такой перемычки между Верхним и Нижним шоссе, к заливу. Вдаль по Курортной шел большой зеленый забор – за этим забором традиционно располагалась дача городского головы. С каждой последующей головой забор удлинялся. (Возможно, теперь он доходит до Зеленогорска – давно я на родине не была). А по другой стороне Курортной остались старые академические дачи, где и жили мои друзья. Дети-внуки академиков в основном передвигались на великах, и гаишнику сшибить было нечего. Но к велосипедистам он страшно придирался по малейшему поводу. Еще бы, непорядок: тут, понимаешь ли, мэр Яковлев и элита города, а в двух шагах какое-то безобразие в закатанных штанинах и рваных сандалиях. И пятки грязные.
Зимой повадились в гости мы, вроде на автомобиле, и даже на иномарке, но гаишник чуял носом какой-то подвох – что-то такое велосипедно-сандальное было в наших куражных физиономиях, что-то выдавало потенциальных нарушителей элитарного порядка. То ли парашют волочился за спиной, то ли багажник подозрительно булькал склянкой темного стекла, то ли лося приручили-натравили…
Поэтому, когда мой старший член экипажа (теперь уже бывший – сошел на берег при первой возможности), отметив то ли день студента, то ли день сурка (а у нас там что ни день – так непременно сурка), собрался везти товарищей домой в Комарово (мы жили в Зеленогорске, и отмечали там, соответственно), я уперлась рогом.
— Сэр, от вас разит не только утренней овсянкой, — сказала я серьезно.
— Кисин пусик хлебал коньюсик, — добродушно согласился старшой.
— Давай я отвезу? (Я только получила новенькие красивые права в городе Сестрорецке, и ужасно гордилась. Ну и что, что со второго раза, зато честно и на свои).
— Не пойдет, — замотал головой муж. – Пацаны смеяться будут. Некузяво. Женщина за рулем – признак мужской несостоятельности.
— Ну, давай на финских санках отвезу? Пацаны зауважают.
— На санках? – Задумался. – На финских, пожалуй, можно. Женщина за финскими санями – признак мужской успешности.
Ну и ладно. Мы с подружкой облегченно выдохнули и стащили с чердака финские санки. Две пары. Дорогих и любимых усадили в санки, на колени выдали по ребенку (ее Варваре и моему Василию было примерно года по три тогда), и бодренько, с песнями, покатили по заливу в Комарово. Мы были молодые, нарядные, в ярких вязаных колпачках, лоскутных тулупчиках, цветастых лыжных портках и эльфийских полосатых гольфиках, и отличных туристских ботинках. В общем, бегать и бегать. Правда, на льду Финского залива выяснилось, что толкать санки и петь как-то неудобно – в рот поддувает. Пришлось закрыть. Дорогие наши мальчики не вынесли молчания и подхватили песню. Матти Юрва. На чистейшем финском языке (ну ладно, подружкин муж из лингвистов, но мой-то честный, из физмата – откуда знает? А вот поди ж ты – без акцента наяривал). Песня, если кто не слышал, времен зимней войны – ньет, Молотофф, ньет, Молотофф… (смысл: нет, Молотов, врешь – не пройдешь… и так далее).
Не то, чтоб мы с подружкой отличались повышенным альтруизмом или любили толкать санки в горку – нам было просто до ужаса интересно, что в этот раз скажет гаишник. Не подвел: выпучив глаза на горланящих по-фински мужиков в санях и двух сияющих от мороза девиц на полозьях, бедняга выронил свою палочку и завопил нам вслед (прямо кадр из «Особенностей национальной рыбалки»): «Совсем офигели эти чухонцы! Нажрутся и ездят, как у себя дома!»
Leave a Reply