Институт Эйлера и колесо судьбы

Сегодня моему сыну исполнилось восемнадцать лет. Сижу, вспоминаю, как все начиналось.

Когда-то тому назад, жила я на Петроградской, от метро на север, по Кировскому проспекту (помните такой? – правильно не помните, он теперь опять Каменноостровский), через Карповку по мосту на Аптекарский остров, в дом архитектора Щуко, неоклассицизм с мавританским уклоном.

А работала в редакции, и одевалась как типично советская женщина – никаких портков и растянутых футболок, и боже упаси! – кроссовок, а только лодочки, узкая прямая юбка, жакет и английская блузка, все такое деловое-элегантное, и я в этом великолепии, не поскальзываясь на корявых наших тротуарах, летним вечером топаю домой. Через мост, кривоногий и хромой, как из маминой из спальни…

Я даже не успела сообразить, что это было – дикий свист над головой, и я почему-то лежу на асфальте в грязной луже, а сверху на мне тоже что-то лежит и заботливо прикрывает от внешнего воздействия. И где-то над нами летит оторвавшееся колесо автомобиля. А несчастный этот автомобиль застрял где-то внизу моста, между спуском и тротуаром, и вокруг уже суетятся люди. И мне, конечно, хочется на это посмотреть.

— Молодой человек, — вежливо подаю голос наверх. – Я вам очень благодарна, но только, мне кажется, вам там, наверху, мягко и сухо, а мне тут, внизу, очень мокро, жестко, и еще холодно. Давайте встанем, а? Вы в порядке?

— Я в порядке, — говорит тот, что сверху, мгновенной альпинистской реакцией прикрывший меня от злобной резиновой лавины, — и мы медленно поднимаемся, и отряхиваемся, как собаки, в грязных брызгах (о, милые моему сердцу петербургские лужи! – калгарийские значительно глубже, а эдмонтонские – так вообще озера, но петербургские хороши особенно: где еще отразится одновременно северный модерн и моя двадцатилетняя физиономия?).

— Извините, пожалуйста, что вы из-за меня испачкались, — говорю я смущенно, поскольку на спасителе моем вроде тоже не футболка с кроссовками, а вполне приличный деловой костюм, и даже галстук, которым он сейчас протирает заляпанные очки.

— Не разбились?

— Нет, целы. Знаете, я без очков совершенно ничего не вижу, и это было бы ужасно некстати. Дело в том, что у меня лекция через полчаса, здесь, в институте Эйлера…

— Какая уж теперь лекция… придется прогулять.

— Я не могу, девушка. Дело в том, что я читаю эту лекцию, — застенчиво говорит спаситель, и я понимаю, что с этим надо что-то делать, даже несмотря на мое категорическое неприятие уличных знакомств.

— Я живу вон в том доме, давайте зайдем, моя соседка – костюмер из балета Эйфмана, она что-нибудь придумает. Отчистит за десять минут, а я пока дам вам свой пеньюар, окей?

— Девушка, а вы уверены, что мне подойдет ваш пеньюар?

-Уверена, он мне достался от прапрадедушки, наполеоновского гренадера – тот был широк в плечах. Не вредничайте, пошли быстрей, а то опоздаете на свою лекцию.

Соседка не подвела. Костюм отчистила и отпарила каким-то волшебным средством, и даже не очень громко приговаривала: «Ви, ну где ты только их находишь? Неужели трудно попросить, я бы тебя с нашими мальчиками познакомила». Хм. Знаю я этих мальчиков, губы накрашены, танцуют отлично, а чегекашники из них никудышные.

— Девушка, — поинтересовался вежливо почищенный и наглаженный молодой человек, — а вы не хотите пойти со мной на лекцию? Это по математической физике, теория струн. Будет интересно, честное слово.

— Спасибо, хуже физики в моей жизни только с физкультурой, — засмеялась я.

— Жаль, а я хотел вас в горы пригласить, на Памир-Алай, летом.

Тааак… Кроссовки, значит, штаны и еще этот, как его, для мужчин… и ишак у палатки орет. Милая моя, солнышко лесное. Опять на грабли?

— Вы опоздаете на лекцию.

— Без меня не начнут. Ну давайте хоть кофе попьем? После лекции, я к вам зайду, можно?

— Зачем? Кофейня внизу на углу, отличная.

— Через два часа?

— Через два часа.

* * *

Спускаюсь вниз, — действительно, хорошая там была кофейня, с графикой Эшера на стенах. Только кофе фиговый, жженый, время перестроечное.

— Как прошла лекция?

— Ужасно, — вздыхает он. – Это черти-что, а не институт. Ну кто так строит, кто так строит?

— Чем вам Лансере не угодил? Хороший неоклассицист.

— Ничего себе хороший! А вы там паркет видели? Там наборный паркет, и женские головки на нем. Ну не мог же я наступить на лицо женщины? Как дурак, обходил все, отпрыгивал – в общем, сосредоточиться не мог. Мне вопросы задают, а я под ноги смотрю. Фигню спорол этот ваш Лансере, так и запишите. Они там что, в серебряном веке, женщин вообще за людей не считали?

— Типа того, — улыбаюсь я.

С тех пор прошло много времени, и многое ушло не туда, но самое большое достижение, и самая большая удача – это все же восемнадцатилетнее улыбающееся создание, метис гуманитарных и естественнонаучных дисциплин, — сын человека, который когда-то тому назад едва не сорвал свою первую международную лекцию, – оттого, что не сумел пройти по женскому профилю на старинном паркете.