В конце декабря

В заповеднике Ладнера живут всякие птички. Хищные и зерноядные, прирученные и дикие, наглые и застенчивые. Вот, например, поползень. Жил-поживал в дупле у дороги. Везучим фотографам удавалось его прикормить на скамейке – выманить из дупла семечками и пофотать, пока кряквы не набежали. Но вообще, это был робкий поползень, и потому часто голодный, когда храбрые синицы наедались с руки, и с легким сердцем, но тяжелым пузом возвращались в родное дупло.

И вот под Новый год поползень не утерпел и расхрабрился. И сел на руку. Синицы от такой наглости обалдели и завозмущались. Малявка бесхвостая, тебя здесь не стояло!

А малявка оказался упрямый, и пришлось синицам подвинуться.

А потом долго клювом семечки перебирал, и лапки грел на теплой ладони. И думал, наверно, что ж я раньше, балбес такой, стеснялся…

А воробей наблюдал за пирушкой полчаса, извертелся от зависти, даже к прыжку готовился, еще чуть-чуть – и сядет на ладонь.

Но не тут-то было. Ин дер гроссе фамилие нихт клювен клац-клац. Там, кстати, не только клювен, там еще когтищи будь здоров. И название романтичное: красноплечий трупиал. Потрясающе красиво поет, кстати. И живет в камышах. А на ладони – обедает.

Тут я уже заволновалась. На кормежку начали подтягиваться кряквы. Крылья у них атрофировались, а зоб по земле волочится. Летать не умеют. Могут только прыгать. А если на руку напрыгнет кряква (была тут у селезня попытка – таранил меня зобом наперевес) – то всех малышей распугает.

Хорошо, сын вовремя прибежал с доп. пайком в карманах. У нас во всех карманах, независимо от одежды, либо семечки с арахисом, либо овес. Я удивляюсь, как он еще через паркет не пророс в доме.

Довольные кряквы тут же ломанулись за едой. Будут потом детям хвастать: «А мы Санту видели!»