Первомай, первомай, кого хочешь выбирай

Ну кто сказал – воспоминанья зло? Оставим эти глупости соседям…

Маленькой я ужасно любила демонстрации. А взрослые не любили. Потому что взрослые отрывались от таких важных дел, как нарезать салатов, намесить теста, навертеть фарша, налепить котлет и пирогов, и все это красиво на столе разложить. А потом уж гость не замедлит на разложенное.

А для меня демонстрация значила, что я буду кататься на вождях. От папиного завода демонстранты вечно катали тележки с транспорантами – крупными членами Политбюро на холсте, и младшими членами семей на перекладинах этих тележек. Членам от двух до пяти такое положение дел очень нравилось. Меня папины коллеги спрашивали: «На ком сегодня поедет дочка нашего кораблестроителя? На товарище Слюнькове или товарище Воротникове?» Я капризничала, хотела на товарища Брежнева. Но там, как правило, уже сидел сын самого главного инженера. С компанией. А нашему двору по субординации доставались вожди попроще.

Но все равно было весело. Намного веселей, чем остаться дома лепить пельмени с бабушкой, и даже веселей, чем выдирать эти пельмени из-под котова пуза, потому что сырые и прилипли.

Особенно весело было переорать на подходе к Дворцовой «Электросилу». Когда на сколоченной наспех трибуне (выше стропила, плотники!) у Зимнего очередная молодцеватая кликуша хрипло орала в мегафон: «Работникам Ленинградского Адмиралтейского Объединения — слава!» — наша колонна гаркала в ответ такое «Ура!», что ни Электросила, ни прочие лампочки-батарейки-транзисторы переорать не могли. И то — корабельщики люди серьезные. И вообще – символ Петербурга, это все знают – не лампочка. И даже не резиновая калоша «Красного треугольника» (эти общаги находились по соседству с адмиралтейскими, и в школе были постоянным предметом детского спора: что важней, корабли или калоши).

У меня на этот счет мнение однозначное, но калошный люд уверял, что недаром их продукцию называют «Изделие № 1». Первое – значит главное. А изделием № 2 в те времена тактично называли презерватив. Таким образом, треугольники намекали адмиралтейцам на наше скромное место в иерархической лестнице. Где-то в конце списка, за воздушными шариками.

Кстати, о шариках. Тут можно было неплохо посрамить конкурента – адмиралтейские шарики для демонстрации надували гелием, прямо у проходной, и такие шарики несколько дней потом прыгали у потолка. Особенно здорово смотрелись фигурные – дутыши в виде восьмерок-бусин, одна на другой. Перчатки медицинские тоже неплохо выглядели на демонстрациях. (А лет десять спустя эти перчатки украшали трехлитровки самодельной браги – т.н. «привет Горбачеву»).

А шарики стали дефицитом. Не то что фигурные, — обычные круглые. В четвертом классе, когда на вождях ездить стало уже несолидно, а праздника хотелось по-прежнему, мы с одноклассницей Светкой накануне первомая промчались по всем канцелярским (не знаю отчего, но шарики там продавали) – и полный фигвам. Я приготовилась реветь, как Светка вдруг вспомнила, что папа ее, знаменитый штангист – чемпион мира в прошлом, привозил из-за границы вместе со жвачкой как раз разноцветные шарики, вроде даже фигурные. Жвачку Светке отдал, а шарики спрятал. До праздника долежат, сказал.

Папа-штангист отмечал с друзьями, а памятливая Светка разрыла всю квартиру. И нашла. Шарики. В шкафу с бельем, почему-то, и в пакетике из-под жвачки. Они были тонкие, прозрачные, разноцветные. Вкусно пахли. Фигурных среди них не оказалось, скорее, в форме батончика. Причем некоторые с усиками – марсианские, сказала Светка. Наверно, за границей их в космической лаборатории делают, — на случай инопланетных демонстраций. А штангистам нашим по блату достались. В блате Светка разбиралась на «отлично», папа за границу ездит на соревнования, мама товаровед.

Дочь штангиста и товароведа была нежадная, и поделилась со мной шариками. Мы надули по пять штук каждая, и те, что с усиками, и те, что с пупырышками, и те, что вкусно пахли бананом и клубникой со сливками.

И пошли с ними в школу. Хммм…. я и не представляла, что у нас такие продвинутые учителя. В общем, всю демонстрацию мы простояли в углу. Я у себя дома, а Светка у себя. Светкиному папаше учителя так вдудонили за разгильдяйство и несоветский образ жизни, как будто в этих усиках заключалось полное собрание сочинений Солженицына.

А на меня завучиха рассердилась. Потому что жила по соседству, и постоянно разнимала драки между адмиралтейцами и треугольниками. (Мне в этих драках доставалась благородная роль – держать адмиралтейские часы. Наши средневеково-галантные рыцари перед мордобоем часы непременно снимали и вручали даме, на сохранение). «Ну и как, – вопила завучиха, по совместительству физичка, — как ты могла не знать, что это вот, — тыча в усики и пупырышки, — это вот такое? Щука твой адмиралтейский за что на прошлой неделе фингалов получил? За то, что сказал, что ихние папки с «Треугольника» ничего делать не могут, кроме изделия номер два, да и то бракованного. И показал, скажешь, нет?»

Я дипломатично промолчала. Хулиган Сашка Терещенко по кличке Щука был предметом обожания всех адмиралтейских девчонок. Но часы он давал подержать только мне. А настоящая дама никогда не продаст рыцаря, чьи реликвии она хранит во время битвы. Не говоря уж о том, что злосчастное изделие треугольников было вовсе и не похоже на элегантные цветные шарики Светкиного папаши. Правду Щука говорил – бракоделы они и есть.

А потом демонстрации выдохлись. В старших классах стало особым шиком их проматывать, и сбегать домой крышами и подворотнями, сквозь оцепление унылых народных дружинников из артели «Напрасный труд».

Говорят, что теперешние подворотни заколотили кодовыми замками, а лазы на крышу – досками. Поколению пепси остались на память разве что шарики и непонятная красная цифра в календаре. Да и гелия тоже… всегда не хватало на всех.

С праздником!