Дебют

Сын говорит матери:
— Я больше в школу не пойду. Опять Васильев начнет из рогатки целиться, а Воронин будет подножку ставить. Не пойду!
— Нет, сынок, ты должен идти в школу, — уговаривает его мать. — Во-первых, ты уже взрослый, сорок лет исполнилось, а во-вторых, ты же директор школы.

С работы я возвращаюсь пешком. Из индустриальной зоны – в старый город. От гари нефтепродуктов – к яблочному запаху на деревянном настиле у дома и скрипучей лестнице. Cквозь сорочьи вопли, беличий гвалт и заячьи прыжки.

Зайца зовут Франк, соседи подкармливают его морковкой и чипсами. Франк всеядный. Хлопает ушами, дрыгает ногами и жрет что попало. Настоящий заяц, лягастый и ушастый, а не какой-нибудь там кролик. С места обгоняет стартующую «Хонду». Сороки здесь, как сойки в Ванкувере, — трескучие, нахальные и очень любопытные. Летят следом и норовят заглянуть в сумку – авось удастся спереть ключи от лаборатории, или еще что-нибудь сверкающее. Белки маленькие, белопузые, желтоспинные и страшно сварливые. Висят на соседней рябине ушами вниз, трясут хвостом, длинным и тощим, как ершик для мытья химпосуды, и орут.

Скунсами пахнет у речки. Еще говорят, тут ходят дикобразы. Специально в выходной прошлась вдоль речки – велосипедистов видела, а дикобразов нет.

С какого-то времени мне стало все равно, что за река течет сквозь сердце города, если это не Нева. Эльба, Сена, Дунай, Сен-Лоран, Фрезер – теперь будет Северный Саскачеван. (По законам русского языка должна быть Северная Саскачевань? – Вечерний Москва, однако).

На другом берегу – даунтаун (в переводе – нижний город, торговое место). Наверху должен быть замок с кнехтами, копьями и крепостной стеной – чтобы спрятать купцов от нашествия. Но верх и низ Эдмонтона различаются только по карте, и вместо замка здесь университет на южной стороне реки. А торговцы прячутся в стеклянных башнях.

А вот так выглядит юг со стороны даунтауна. (Это не руки у меня кривые, это в Эдмонтоне так земля закругляется).

А потом я возвращаюсь к своим яблокам. Надо успеть до вечернего ветра, а то рискуешь получить в лоб белым наливом где-нибудь по дороге. У меня во дворе только сибирский ранет, он неопасный.

В детстве, на бабушкиной веранде, такое уже было. Я сидела вечерами на теплом деревянном настиле, а вокруг катались яблоки-паданцы, непригодные для варенья, потому что мягкие. Но хорошие, чтоб сожрать прямо с пола, когда бабушка не видит. У них был терпкий вкус и вязкий запах. И крошечные семечки внутри.

И я просила кого-то большого и незнакомого дать мне возможность поменять этот мир – ну не то чтоб совсем, но хотя бы немножко поменять – чтобы никто не ушел обиженным. И вот прошло время, я долго валяла дурака, немного училась, много любила, посадила дерево, вырастила сына, написала книжку… выучила чужой язык.

И каждое утро, пробираясь на автобусную остановку сквозь густой яблочный дух, я просто физически ощущаю большую и неуловимо знакомую руку на своем плече – иди, говорит, в школу, и не ной. Не бойся, не проси. Ты уже взрослая.