Вчера у меня закончился испытательный срок. В прямом и переносном смысле. В прямом – меня не уволили, и теперь я могу лечиться за счет компании. А в переносном – гвардейцы мои начали ругаться матом. Я заволновалась, посмотрела в зеркало – мало ли, растолстела, лицо кирпичом, грубость нрава прорезалась, как визгливый голос истерика – нет вроде, все по-прежнему. «Это значит, тебе доверяют, — успокоил меня старший аналитик нашего отдела. – Приняли в коллектив, своя, значит». Я вежливо поблагодарила. Еще с зоопарковских времен помню: у приматов высшее доверие – это расслабиться на плече человека. Совсем расслабиться. Так, что возвращаешься с работы, а семейство принюхивается: «Духи у тебя какие-то странные». Какие нафиг духи в мире животных, там все на доверии построено.
Так вот, я поблагодарила. Ведь могли бы как приматы, а они всего лишь ругаются. Гвардейцы покраснели и теперь учатся (с трудом, постепенно) выражать свои мысли на языке Шекспира: «Неужели ты не видишь, дорогой коллега, что раствор фенола из твоей колбы капает прямо на брюки твоему товарищу?»
И секретарша отщипнула мне от своего цветка. Это уже как орден. Там не всем и потрогать-то разрешают. Цветок зовут «kissing plant», но это не омела, а куст с оранжевыми граммофончиками. Граммофончики он распускает круглый год, полярным днем и такой же ночью – только поливай.
А сегодня старший наш аналитик напустил на себя вид торжественный и таинственный и пообещал кое-что важное и серьезное сказать. При этом объяснил, что он до меня говорил ЭТО только нескольким проверенным людям. Я заволновалась, в уме перебирая от ужасного к страшному: замуж, зарплату повысить, уволить второго аналитика к чертовой матери, подписать сверхурочные?
«Давай я тебя подвезу после работы – и ты сама увидишь, насколько это важно. Особенно сейчас», — и показал пальцем на дорогу. А что дорога? Тридцать сантиметров глубины и ледовая колея в снежном размахе. «Какой у нас сегодня фильм? – спросил Синьор Робинзон. – Опять про море…»
«Вот, гляди – он осторожно вырулил с парковки, — вон, большой ангар направо, упирается в забор? Так вот, он не совсем упирается. Сейчас доедем – увидишь, — там дырка».
Дырка за ангаром? Шутки в сторону, это действительно серьезно. Особенно в это время года, особенно на нашей пятидесятой улице. Дело в том, что на соседней семьдесят пятой, которая бульвар Уэйна Грецки, в тени могучих вязов, живет депутат. Член парламента. И визг тормозов (а зима у нас семь месяцев в году) мешает ему служить народу. Ночью мешает, и днем мешает. Поэтому депутат издал указ, чтоб грузовики объезжали по пятидесятой. Мистер не любит цветного народа.
И пока вся эта рабоче-колыхающаяся масса толпится в очереди на пятидесятой, мы протискиваемся в волшебную дырку. И вот он, запах свободы! – совершенно пустые улицы, и через пятнадцать минут жители Вилларибо уже танцуют.
Вот так меня приняли в тайное общество – Допущенных к Дырке. «И много нас?» — поинтересовалась я практично. «Не очень», — застеснялся коллега, перечисляя самых миловидных женщин нашего департамента. Я мысленно умножила на два, потому что у симпатичных людей редко бывают секреты от возлюбленных… потом вздохнула и умножила на три, и представила ряд Фибоначчи. Помню, в детстве, был в нашем квартале «дом-дыра», проходной, с секретом: надо было подняться на второй этаж, завернуть за угол, а там лестница вниз на два пролета, и через подвал на соседнюю улицу. Сдуру по большой любви я поделилась тайным знанием с самым хорошеньким одноклассником. Но стоило нам рассориться, и я познала всю горечь мужского предательства: этот гад разболтал своей новой подружке про дырку. Поссорились мы в пятом классе, а в десятом сквозь подвал шастали покурить даже самые ленивые школьные обалдуи. И если аналитик влюбчивый, а женщины мстительные, то через пять лет очередь за ангар будет вдвое длинней очереди на пятидесятой.
Утешает мысль, что к тому времени мы переедем в новое здание.
Leave a Reply